(Из книги Героя Советского Союза, Заслуженного летчика-испытателя, почетного гражданина Дубны Владимира Николаевича Кондаурова).

Продолжение. Начало в №32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40.

Снова выхожу на посадочный, но с поправкой на ветер немного правее. Теряя высоту в соответствии с дальностью, делаю попытку выйти в створ полосы. Одно неосторожное движение штурвалом по крену - и самолёт отброшен ветром в сторону. Напрасно, отвлекаясь от приборов и сознавая, чем это может грозить, я искал в облачности хотя бы намёк на то, что нижний край близко, что можно поднырнуть под него. Ничего! Всё то же белое «молоко». А где-то в нем, ожидая свою добычу, спрятались коварные верхушки сопок. «Вероятность выпасть сегодня в осадок высокая, но шансы у меня ещё есть», - молча обнадёживаю сам себя и выполняю разворот с набором по «кривой погони». Так называется самая короткая кривая при атаке цели. Такое маневрирование в облаках ради экономии топлива требовало от меня чрезвычайного внимания, внутренней собранности и спокойствия. Именно спокойствия, несмотря на растущее с каждой минутой нервное напряжение. «Как у боксёра на ринге: чуть ослабил внимание - и ты в нокауте. Не-е-т, здесь похуже. Если что, никто уже не откачает». Усилием воли заставляю себя расслабить крепко сжатые от напряжения ладони на штурвале.

- Боря, доложи РП, что на борту навигационные системы не работают, прошу помощи, готов выполнять заход по его командам.

Я знал, что говорил. То был мой резерв, неприкосновенный, на крайний случай. Бывало, в Ахтубе не раз устраивал себе подобные тренировки. И не только себе. Руководитель полётов тоже был не прочь лишний раз убедиться в своих способностях.

Взгляд на топливомер - осталось 350 литров. Жду ответа. «Радист» продолжает разговор с землёй. На четвёртом развороте нетерпеливо спрашиваю:

- Почему нами не управляют?

В ответ слышу подавленный голос Бориса:

- Диспетчер передал, что у него отказал радар. Он нас не видит и ничем помочь не сможет.

Мне показалось, что после этих слов в кабине, несмотря на шум моторов, наступила зловещая тишина. Такого удара ниже пояса я не ожидал. По инерции, уже не надеясь на чудо появления просветов в этой проклятой облачности, заканчиваю ещё один безрезультатный заход. Увы, удержаться на посадочном до выхода из облаков мне не удаётся. Топлива осталось на два коротких захода, но на успех в них я уже не рассчитывал. «Шансов почти нет. Всё сошлось в одной точке, - делаю очень неутешительный для себя вывод, - случилось то, чего мне до сих пор удавалось избегать. Кажется, мне никогда так дико не везло. РЛС (радиолокационная станция) отказала! Ничего у них там не отказало! Не хотят брать ответственность на себя. Предложили самим решать свою судьбу. Чёрт бы вас побрал с вашими законами джунглей! Наши никогда не оставили бы лётчика в беде. И что дальше? Ещё две попытки, и путешествие можно считать законченным? А что если попробовать зайти с обратным курсом, со стороны залива? В нарушение условий захода, данных мне диспетчером? Конечно, я не знаю обстановки на аэродроме и в воздухе, но, с другой стороны, у меня нет выбора. Были ведь случаи, когда на противоположных концах аэродрома погода была разная. К тому же можно снизиться там на малую высоту без опасения поцеловаться с одной из сопок».

Появившаяся надежда разом сбросила накопившуюся усталость от постоянного напряжения. Убираю шасси, закрылки, набираю высоту 300 метров и объявляю «экипажу»:

- Будем заходить с обратным курсом до выхода под облака. Я ищу полосу слева, Борис - справа. Саша, ты говоришь мне азимут и дальность, без перерыва.

Короткими манёврами выполнил один за другим два захода. В первом нижнего края так и не увидел. Снегопад, как продолжение облачности, слепил белым светом весь окружавший меня мир. По цифрам азимута и дальности удержаться на посадочном курсе было выше моих сил. Во втором, снизившись до 100 метров, успел один раз заметить в разрыве мелькнувший красный свет маяка да вздыбившиеся льдины в заливе. «И на вынужденную посадку путь отрезан», - мелькнула горькая мысль. С чувством безысходности я пошёл вверх, вверх от земли, с таким упорством не желавшей нас приютить. Топлива осталось на один, последний, короткий манёвр «вокруг хвоста».

Опасность для жизни перестала быть абстрактной, расплывчатой. Она была рядом. Я ощущал её горячее, обжигающее дыхание. Такое было не раз в испытательных полётах на истребителях, но оно было кратковременным, как бы на лету. Только вздрогнешь от неожиданности, да запоздало покроешься весь холодным потом. А сейчас у меня было время посмотреть ей в глаза.

Я глянул искоса на своих «компаньонов». Они были явно подавлены безуспешными результатами моих попыток выйти на полосу. Вспомнил, как при крайнем заходе Александр вдруг замолчал, перестав озвучивать информацию с компьютера. Оказывается, не выдержав общего напряжения, он тоже старался отыскать за кабиной то единственное, что могло нас спасти.

- Осталось сто пятьдесят литров! Надо прыгать! Давайте прыгать! - раздался в кабине испуганный возглас «хозяина». Приподнявшись в кресле, он начал натягивать на плечи лямки парашюта.

- А как же твой самолёт? - кричу я, не отрывая взгляда от приборов.

- Жизнь дороже, а самолёт застрахован.

Один «бизнесмен» выскакивает из кабины и направляется к входной двери. Второй за моей спиной молча возится с парашютом. Мы подлетели к точке окончательного принятия решения. В голове полное осознание реальной действительности: «Максимум через пять-семь минут двигатели остановятся. Ты один в этом небе, и НИКТО уже не поможет тебе». Ледяная тоска тонкой чёрной змеёй поползла снизу вверх, обхватывая и сжимая сердце. «Прыгать? В горах? При таком ветре, на неуправляемом парашюте? Н-е-ет, я знаю, чем это заканчивается. Лучше сразу, одним ударом, чем мучиться, замерзая с поломанными костями». При мысли о такой ближайшей перспективе холодная злость и упрямое желание бороться до конца, вырваться из этой небесной западни, взяли верх над секундной слабостью. Что-то внутри ещё продолжало тихонько ныть от сознания того, что вероятность успеха ничтожна мала, но решение было принято:

- Внимание! Всем по местам! Парашюты не снимать! Последняя попытка!

Бывшие офицеры спецназа молча повиновались.

- А прыгнуть вы ещё успеете, я предоставлю вам такую возможность.

Не убирая шасси и оставив закрылки во взлётном положении (потом у меня на это могло не оказаться времени), почти виражом захожу на посадочный.

- Александр, читай «молитву», только без слов, одни цифры.

Все чувства обострены до предела. Сознательно захожу на посадочный курс с ошибкой в сторону ветра. Когда понадобится, он поможет мне быстро её исправить. Одновременно иду вниз - дальность мала, рассусоливать некогда. Высота 200… 150… 100 метров. Ещё вниз! В облачности началось просветление. А вот и разрывы. «Что это? Опять красный маяк?! Если он в створе ВПП, значит...». Отсчитываю на приборе текущий курс и немедленно доворачиваю ещё немного против ветра. Замечаю внизу торосы льда, а впереди, сквозь хлопья снега, еле различимые береговые очертания залива. «Полоса! Где-то здесь должна быть полоса!».

- Боря, ищи справа, она будет там!

С левого сиденья мне невозможно увидеть то, что находится внизу по правому борту.

- Пятьсот метров… двести… - закончил отсчёт дальности Александр и замолк.

Я не видел перед собой ничего похожего на аэродром. Полоса должна, должна быть где-то здесь! Почему молчит Борис?! Остро ощущая, что любое промедление смерти подобно, резко накреняю самолёт вправо, весь вытягиваюсь и смотрю мимо него вниз. Мои глаза, глаза лётчика, тут же выхватывают на фоне незнакомой местности чёрный, короткий прямоугольник. Он передо мной на траверзе. Да это же кусок полосы! Может быть, ещё не поздно, ещё успею! Должен успеть, пока она не кончилась! Почти полупереворотом бросаю машину вправо-вниз. «Как хорошо, что шасси выпущены и закрылки во взлётном!» - мелькает в сознании. С помощью ветра через пару секунд оказываюсь рядом с полосой. Чтобы, не дай Бог, не проскочить, резко перебрасываю бедный Ан в обратный крен, словно лёгкий истребитель. Слышу, как кто-то из ребят охнул. Но самолёт над взлётно-посадочной полосой! Высота 10-15 метров.

«Теперь уж я тебя, милая, из зубов не выпущу», - до боли сжимая челюсти, мысленно прошептал я. Сколько её успело остаться позади, я не знал, так же, как не представлял, когда она закончится. В этот миг я молил свою судьбу лишь об одном - только бы её хватило! Скорость?! О, чёрт, успела вырасти на снижении».

- РУДы! РУДы убрать полностью! На «малый газ»! - кричу, а сам толкаю штурвал от себя. - РУДы на «земной упор»! - успеваю крикнуть ещё раз и уже тяну штурвал обратно, тяну до пупа, спасая машину от удара о бетон. Вероятно, мы с ней успели неплохо понять друг друга. Она точно выполнила моё желание - мягко коснулась колёсами долгожданной бетонки. В груди заликовало, забилось, желая вырваться наружу, чувство безумной радости от того, что мы, наконец-то, СИДИМ! «Не сидим, а едем, и довольно быстро пока», - думал я, - стараясь удержать самолёт на полосе из-за сильного бокового ветра. Несмотря на рыпение винтов от включённого реверса, я жал и жал на тормоза, с беспокойством вглядываясь в снежную пургу, туда, где вот-вот могла оборваться долгожданная полоса. По опыту полётов в Канаде и США два года назад я прекрасно знал, как неожиданно обрывается в ущелье такая вот искусственно насыпанная в горах ВПП. Впереди и вокруг ничего не было видно из-за несущихся слева направо хлопьев снега. В нетерпении мысленно подгоняю и так быстро уменьшавшуюся скорость пробега: «Быстрее, быстрее, быстрее!». Самолёт остановился, качнувшись носом вперёд. Долго сидим молча и неподвижно, постепенно приходя в себя.

«Успел! Я всё-таки успел!» - радостно колотится в мозгу одна и та же мысль. Только на следующий день, сгорая от желания узнать степень нашего везения, мы поехали на ВПП и по черным следам на ней от торможения колёс увидели, что от торца нас отделяло не более семидесяти метров. Но это завтра, а сейчас…

* * *

- Мы живы! Ха-ха-ха, Саня, представляешь, мы живы! Владимир Николаевич! Вы наш спаситель! Вы настоящий ас! Мы у вас в неоплатном долгу, - в радостном возбуждении кричал «хозяин» и рвался ко мне с объятиями, - отныне вы капитан на нашем корабле!

В ответ я усталым и внезапно охрипшим голосом выдавил:

- Это был наш последний шанс. Можете снять парашюты, господа офицеры.

- Действительно, теперь можно и сбросить, - с нервным смешком и виноватым видом Борис принялся расстёгивать парашютные лямки. - А как вы её сразу увидели?! Я таращился, таращился… - он то вскакивал со своего сиденья, то вновь садился и вертелся на нём, не в силах успокоиться: - А на полосу пикировали, как ястреб! Я даже глаза зажмурил. Все, думаю, сейчас грохнемся, костей не соберут. А посадка получилась такая мя-ягкая. Капитан, как вам это удалось?

- А чёрт её маму знает, с испугу, наверное.

Борис хохотал, схватившись за живот. Даже его сдержанный друг засмеялся тихим смехом, радостно блестя глазами. Я повернулся к нему:

- Молодец, «механик», хорошо управился с РУДами. Не зря, выходит, давал тебе тренироваться. Пригодилось. Ещё как пригодилось, - говоря эти слова, я и не подозревал, что ещё не вечер, что этот парень в недалёком будущем вновь придёт мне на помощь. Да ещё в такой ситуации, при воспоминании о которой у меня и сейчас начинает тревожно биться сердце.

- А-а-а, вот в чём де-ело, сегодня же пятница, - вдруг заговорил Борис с каким-то таинственным видом, - бал Сатаны-ы.

- Какой ещё бал? - изумился я.

- Сегодня тринадцатое мая, пятница, самый тяжёлый день. Говорят, в этот день Сатана правит свой бал. И не дай Бог в это время оказаться в пути.

От таких слов мне стало как-то не по себе. Мистика какая-то. Хотя, чем чёрт не шутит. Всё ведь сходится. И вырвался-то в последний момент, будто кто удерживал.

В.Н. КОНДАУРОВ

Продолжение следует