Детство отняла война... Печать
16.08.2018 00:00

Воспоминания дубненских ветеранов

Гребенщикова Лилия Александровна (1933 г.р.)

Родилась я в глухой деревне Тундрово Тюменской области, которую  снесли  во времена Хрущёва.  Перед моим рождением отец оставил маму и ушёл жить к другой женщине. А у неё на руках был ещё сынок ­  2,5 годика. Так она одна нас растила и воспитывала всю жизнь.

Перед войной её направили учиться в сельскохозяйственный техникум в г. Омск  на агронома, так как она была грамотная, закончила 4 класса церковно­приходской школы. Нас мама отправила к отцу. Но вскоре началась война. Отцу пришла повестка из военкомата, и   за нами приехала мама. Мы поехали на поезде в теплушке. На полу, на соломе, ехало много эвакуированных. Ехали очень долго, так как  на каждой станции, на каждом разъезде поезд останавливался, чтобы пропустить эшелоны, которые мчались на фронт с солдатами и военной техникой. Иногда стояли очень долго, по многу часов. Однажды мама решила  набрать кипятка на платформе,  но поезд  вдруг  тронулся. Мама побежала, догнала свой вагон, но залезть в него не смогла – порог вагона находился очень высоко. Поезд набирал скорость,  и маму стало раскачивать. Мы с братом тянем её наверх, но сил не хватает. Хорошо, одна бабушка со взрослой дочерью помогли затащить маму в вагон.

Приехали в Омск, а техникум перевели в город Тару, так как в здании техникума в Омске организовали госпиталь. Помню, мы с обозом долго ехали по льду Иртыша на подводах. Было очень холодно, а  мы в ботинках и лёгких пальто. На ночь заезжали в какие­то деревни, стучали в окна,   просились переночевать, и нас  всегда  пускали. Очень радовались,  если  доставалась для ночлега русская печь.  Так ехали несколько дней.  Мама стала учиться на втором  курсе техникума. Ей давали стипендию и хлебные карточки, но этого было мало. Чтобы не умереть с голоду  мама каждый день после занятий нанималась на какую­то работу. Помню, как мы пилили дрова. С одной стороны мама тянет пилу, а с другой  мы с братом по очереди. Варежек не было, и  мы надевали носок на одну руку, а вторую засовывали под пальто. За работу  маме небольшие денежки.  А в выходной мама рано уходила в речное училище, которое готовило матросов для фронта. Там она с темна до  темна  стирала постельное и нижнее бельё для курсантов. Всё бельё белое. Стирала вручную, в корыте,  и кипятила в баках. Приходила домой ночью очень уставшая. На деньги, которые она зарабатывала, мы могли купить немного молока. Ей преподаватель говорил: «Прасковья Ефимовна! У вас маленькие дети. Им обязательно нужно давать молоко». Хлеб, как и все, мы получали по карточкам.

Каждую весну на всё лето маму направляли на  сельхозпрактику в  деревню, а когда заканчивалась уборочная, в конце сентября, мы возвращались в город. Однажды  снег выпал в начале сентября, а мы должны были идти в школу в деревне. Обувь у нас с братом ­  одна пара старых башмаков на двоих. Я ходила в первую смену в школу,  брат  ­  во вторую. Но однажды я задержалась в школе, и брат побежал на занятия босиком по снегу (в то время мы не могли себе представить, что значит пропустить уроки). Через день он  заболел, а нам   нужно  было возвращаться  в город. Повезли нас на подводе. У брата  высокая температура, он бредит, просит «Пить! Пить!». И  мама брала в рот снег, растапливает его и изо рта поила  брата. По дороге мы потеряли чемодан, в котором лежала наша одежонка. Из вещей осталось только то, в чём мы ехали. По приезду в Тару  брата сразу положили в больницу. Диагноз: двустороннее крупозное воспаление лёгких.  Маме приказали постоянно находиться рядом  с сыном. Вскоре заболела и я брюшным тифом. Проболели мы с братом всю зиму, поэтому я осталась в первом классе на второй год, а брат  ­ в третьем.

После окончания техникума маму направили работать агрономом в колхоз. Приехали весной. Надо сажать огород, а у нас нет семян, картошки на посадку. Мы с братом стали каждый день наниматься к соседям  копать  землю в огородах.  В конце каждого дня за работу  нам давали немного картошки. Есть её целиком  мы не  могли:  срезали верхушку клубней и вырезали глазки на посадку,  а что оставалось ­ шло на еду. Основным продуктом питания была трава, осот и крапива. Однажды сварили лебеду, и брат весь опух так, что не мог видеть  ­  все глаза  «заплыли». Хлебных карточек не было,  поэтому маме выписывали по 3 или 5 килограммов муки в месяц из колхоза. Добавляли в травяной суп по одной горсти муки.  Иногда мне приходилось наниматься нянчиться с детьми.  Постоянно  хотелось есть. С этой мыслью встаёшь утром и ложишься вечером спать.

Помню, в деревне у правления колхоза состоялся митинг в честь окончания войны. Была общая  радость и были слёзы, а мы, дети, думали, что завтра хлеба будет достаточно. Но пришлось ещё очень долго ждать, голодать. И только в 1949 году стало немного  полегче. Мы поехали на свою родину. Я поступила в педучилище в городе Ишим  Тюменской области,  а   мама и брат поехали в деревню. И опять у нас ничего не было – ни огорода, ни коровы. Жили только на мамину зарплату. Она высылала 140 рублей в месяц мне в город, 140 ­ брату в райцентр (он там учился в 9 и 10 классах), и оставалось 140 рублей маме. Она устроилась на квартиру на «готовые харчи»,  т.е. жила там и питалась вместе с хозяевами. По окончании школы брату ничего не оставалось, кроме как поступать в военное училище, ведь чтобы учиться в институте, нужно было платить за обучение и чем­то питаться.

Жить всё же с каждым годом становилось лучше.  После окончания техникума  я поступила  в пединститут и  проработала учителем математики 41 год. В Дубну нас с мамой перевезли племянники ­  мамины внуки (она помогла вырастить  троих  сыновей брата). Они её очень любили. У меня детей не было, хотя замужем была два  раза. Сейчас живу одна, но семьи племянников поддерживают меня во всём.

Вспоминаются ещё отдельные случаи, эпизоды из военного детства. Вот один из них. В самые тяжёлые годы, в самое трагическое время для нашей страны, во всех даже очень отдалённых деревеньках  взрослые всегда старались принести хоть маленькую радость детям. Везде для детей проводились новогодние ёлки.  Мы  сами мастерили  елочные  игрушки из бумаги. Вместо клея использовали картофелины, вместо краски – свекольный сок. Все классы клеили цепи, какие­то корзиночки, выстригали и клеили фонарики, лодочки и т.д. И каждый ребёнок старался сделать карнавальный костюм на  бал­маскарад.  Мой брат решил смастерить  «Спасскую башню». Из   палочек, реек смастерил остов (каркас) так, чтобы «башню» он смог надеть на себя. Обклеил газетами. Красить решил свекольным соком, но  кисточек не было, и  мама состригла с головы клок волос, приматала нитками к палочкам и помогла брату раскрасить. Очень кропотливая и долгая работа. И вот настал день торжества.   Дети собирались  в колхозном клубе, где установили ёлку. Брат нес  «башню» на руках,  и  когда уже подходил к клубу порывом ветра газеты («стены башни») порвало.  Со слезами на глазах он прибежал домой и, рыдая, стал ногами топтать  своё творение.  Для мальчика это стало настоящей   трагедией,  ведь на этот раз он впервые останется без подарка. Мама его успокаивала:  «Давай, горе ты моё, что­нибудь придумаем». И придумали новый костюм под названием «Горе лыком подпоясано». Не помню, что он надел и чем подпоясался, но в подарок ему дали солидный ученический набор: тетрадку, карандаш и резинку.

Ещё помню, когда мама стирала бельё в речном училище, повара из столовой предложили ей принести ведёрко. Они в течение  дня сливали остатки пищи в ведро, а вечером, после ужина, мы приходили с братом и на палке несли ведро в общежитие, почти через весь город. Однажды зимой (я была в ботиночках) на горке поскользнулась, и ведро покатилось. Брат ругается, я плачу. Пришли в общежитие ни с чем, но мама нас не ругала. Так и легли спать на голодный желудок.

Григорович Эдвард Антонович (1932 г.р.)

До войны наша семья  жила  в Польше. Отец работал сапожником. Семья была очень бедная, не было даже своего дома ­ жили в сарае. В 1940 году нашу область в составе Западной Беларуси присоединили к Советскому Союзу.  Когда началась Великая Отечественная война, отца сразу забрали на фронт. После ранения  его  как инвалида  отпустили домой.  Вскоре  мы оказались под немецкой оккупацией. Жить было очень тяжело, голодно. Спасало то, что выращивали  в огороде. А ещё папа вязал сети и ими ловил куропаток.

После войны я продолжил обучение в школе и после окончания  9 класса поступил в педучилище. Денег  на еду и одежду не было,  подрабатывал  на вокзале грузчиком,  но всё же пришлось бросить учёбу. У нас в селе проводили телефонную связь с райцентром, и мы  с другом помогали ставить столбы. За  выполненную работу получал небольшие  деньги. А вскоре  директор школы предложил мне вести уроки физкультуры. В этой школе работала молодая учительница. Мы познакомились, но вскоре я ушёл в армию. По возвращении мы поженились и решили уехать в Тверскую область, сначала в Кимры, а потом в Подберезье, где жила мать жены.   Я  пошёл работать на ДМЗ  учеником модельщика. Хорошо читал чертежи деталей, старался, заменял мастера. Затем поступил на вечернее отделение авиационного техникума. Стал работать инженером в отделе оборудования, а  вечерами  учился. Вскоре меня назначили начальником отдела. Работал на этой должности до пенсии.

Имею множество наград и званий.  В 1977 году   за высокие производственные показатели и успехи в социалистическом соревновании мой портрет  занесён на Аллею трудовой славы объединения «Радуга».  В 1981 году мне присвоено звание «Заслуженный  ветеран труда».

У нас с женой было  двое  детей ­ сын и дочь. Они, к сожалению, ушли из жизни. Сейчас у меня двое  внуков и шестеро правнуков. Один внук, Зайцев Андрей Вячеславович, закончил   институт  им. Баумана, работает в   ГосМКБ  «Радуга» ведущим инженером. Сейчас я живу один,  хотя большие проблемы со здоровьем: мучает давление.  Была операция на сердце и на позвоночнике, врачи вылечили, жена и дети выходили. Все внуки и правнуки относятся ко мне очень хорошо.