СРОЧНО!

Домой Добавить в закладки Twitter RSS Карта сайта

Он играет на органе дольше Баха Печать
23.01.2014 07:42

Мы так привыкли видеть афиши органных концертов с именем Гарри Гродберга (на фото), что они не кажутся нам чем­то невероятным. Гродберг играет Баха на органе уже больше 60 лет. В январе этого года  маэстро исполнилось 85.

Гарри Гродбергу повезло трижды: сначала его – литовца с немецкими и еврейскими корнями – приняли в консерваторию. Он получил единогласную пятерку по специальности, после этого не принять было уже нельзя.  Потом, угадав нечто фанатическое в облике молодого музыканта, Святослав Рихтер лично ходатайствовал о том, чтобы его приняли на работу в Московскую филармонию. Рихтеру отказать не могли. И, наконец, Гарри Яковлевичу повезло с бессменным ассистентом – супругой Натальей Владимировной, которая вот уже 50 лет помогает музыканту играть на сцене.

С подачи Гродберга было построено более 70 органов в разных городах России. Большую  половину из них инспектировал и принимал сам музыкант.  Но самый любимый орган Гарри Гродберга находится в зале Чайковского. Здесь мы и беседуем с Гарри Яковлевичем, он рассказывает о музыке и о себе.

– Когда я пришел в органное  концертирование, чисто органных концертов не существовало. Обычно в концертах участвовали вокальные и другие солисты. Я был первым человеком, который начал давать чисто органные концерты.

– Спустя полвека можно говорить о том, что есть какая­-то  программа, которая гарантированно соберет зал?

– Сегодня уже, как правило, не имеет значения, что играют, важно – кто играет. Люди идут на исполнителя. Хотя фаворитом органной музыки, и тут нет ничего удивительного, остается Бах. Он, безусловно, является самым кассовым композитором. Но я, слава богу, могу играть не только Баха, а все что угодно.

– Вы играете Баха всю жизнь, и даже опытным путем, играя на органе, выяснили, что он был выше среднего роста.

– Я уже настолько сроднился с его музыкальным языком, что когда играю музыку его современников или предшественников, испытываю затруднения, потому что чувствую, что играю их «под Баха». Но иногда бывает трудно не заговорить на своем родном языке.

–  На одном из ваших концертов я отметила, что вы играете Баха как бы на одном дыхании. Это особенность вашего почерка?

– Да, это одна из отличительных особенностей моей игры. Большие полотна, в первую очередь фуги, нужно играть, конечно, цельно.

– На этом фоне очень контрастно выглядят произведения XX века, которые вы часто играете в одном концерте с Бахом. Музыку Мессиана, Шостаковича, Мартину, Пярта, Муравлева.

– Я стараюсь показать панораму органной музыки, ведь она не закончилась Бахом. А что касается контраста, исполнитель должен уметь очень искусно выстроить программу. Быть хорошим исполнителем, творцом и соавтором – мало. Поэтому я придаю колоссальное значение последовательности произведений. Музыка может быть конгениальной, но это еще не гарантия успеха. Программа выстраивается как спектакль, как пирамида. Сила должна нарастать к концу концерта, но очень постепенно. Все произведения должны быть между собой контрастными. По мере возможностей надо избегать повторения красок. И еще: бисы должны продолжить выстраивание этой пирамиды. Тогда есть предпосылки к тому, что концерт будет успешным, но это все только теоретически.

На протяжении веков пульс человеческой жизни учащается, в унисон с ним и пульс музыки становится чаще. Хотя иногда музыка, наоборот, становится более статичной, потому что у людей возникает ностальгия по покою, по более естественному состоянию человека, заложенному в нем природой.

Я так выбираю палитру концерта, чтобы разница была ощутима. Это же не монография. Правда, я частенько играю и монографии тоже, в том числе Баха, потому что Бах очень многолик. Театр его образов, конечно, впечатляет. Не все композиторы, даже великие, могут этим похвастаться.

– О чем вы думаете перед концертом?

– Только об одном: как мне максимально соответствовать тому, чего от меня ждут. Конечно, я в первую очередь играю для людей, для слушателей, которых очень люблю и которым служу, но я думаю и о собственном удовольствии тоже. Этот момент, к сожалению, сейчас отсутствует у многих исполнителей. Но если человек сам недостаточно любит музыку, которую играет, то  как он может передавать любовь к ней?

Музыкант строит свою пьесу, как оратор речь, он говорит своим языком и должен это делать выразительно и умело. Музыка – это язык. Что касается концертирования, тут надо быть предельно выразительным, предельно тонким, предельно эмоциональным и предельно возвышенным. Для этого требуются не только талант, но и человеческие качества. Слово «любовь» всегда актуально для музыканта. Он должен любить свою музыку, своих слушателей, должен любить себя в музыке, в некотором роде. Хотя это и звучит плохо.

– А вы сами ходите на  музыкальные концерты?

– Хожу! Я один из немногих музыкантов, которые ходят на концерты, что вызывает большое удивление у музыковедов. Если я перестану слушать музыку, это будет одним из признаков моего угасания. Из молодых исполнителей мне нравится пианист Денис Мацуев.

Раньше я очень увлекался Софроницким, Рихтером, Растроповичем, Светлановым.  Мне повезло, я застал всех этих  великих исполнителей. Это была вторая волна «Серебряного века». Я считаю себя духовным учеником Рихтера, он был очень близким мне по духу.

Я переиграл почти все партии, написанные для органа с оркестром, много играл с великими музыкантами, общался с композиторами – конечно, это счастье.

– У вас нет ощущения, что исполнители сейчас обмельчали после такого «Серебряного века»?

– Знаете, мой девиз – ни о ком плохо не говорить. Я член худсовета, и ко мне часто обращаются, чтобы я дал свой отзыв о конкретных музыкантах, в том числе и о моих коллегах, я отказываюсь. Хотя абсолютно уверен,  что некоторые из них не заслуживают того, чтобы выходить на сцену.

– Вы очень щедрый музыкант, вы играете на бис пять­шесть  произведений.

– Иногда даже больше. Но дело здесь не  в щедрости, а в потребности. Музыкант всегда чувствует, когда публика его тепло принимает. Тогда хочется играть на бис, отдать своим слушателям все, что можешь. Во всяком случае, мне это доставляет огромное удовольствие. Цель творчества – самоотдача.

– Мне рассказывали такой сюжет: где­то в середине 70­х москвичи оказались в одной литовской деревне, и они видели, как все жители деревни бежали с цветами в костел. Они заинтересовались, вошли в костел  и увидели, что вы играете. Без всякого объявления о концерте  вы, находясь проездом в этой деревне, вошли в костел и стали играть. Такие экспромты частенько случались и случаются в вашей жизни?

– Бывает. В такие моменты я чувствую, что меня любят. Наверно, это главная причина творческого долголетия, ведь в моем возрасте почти никто уже не выступает на сцене. Это требует колоссальных сил. Иногда я просто не понимаю, откуда они берутся.

Передать движение, озарение, кульминацию на органе не так просто, это менее гибкий инструмент, чем рояль. И все это не написано в нотах, потому что регистры, мануалы и, соответственно, звучание у всех органов разное. Поэтому органист в  гораздо большей степени соавтор, чем другие музыканты. В основу всех исполняемых мною произведений легли мои идеи. Так что если есть успех, то это и идейный успех тоже.

Анна ЭПШТЕЙН

 

 

 

 

 

 

 
 
< Января 2014 >
П В С Ч П С В
    1 2 3 4 5
6 7 8 9 10 11 12
13 14 15 16 17 18 19
20 21 22 24 25 26
27 28 29 30 31    
Данные с ЦБР временно не доступны. Приносим свои извинения за неудобство.