Впервые не сквозь рамку Печать
07.02.2013 08:05

В предыдущих номерах газеты мы публиковали отрывки из книги Ю. Остапенко «Ракетой сверкнувшая жизнь» о нашем знаменитом земляке А.Я. Березняке. В книге освещен один мало известный многим горожанам  факт пребывания в нашем городе (левобережном Подберезье) немецких специалистов, которые были приглашены в Советский Союз для работы над актуальными тогда проблемами авиастроения. Это были не пленные, это были специалисты, изъявившие желание  работать в Советском Союзе. Подоплека здесь была и чисто экономическая: в поверженной Германии не было работы, не было шансов прокормить семью плюс к этому и нажим оккупационных властей. Но факт остается фактом – это были вольнонаемные люди, а не пленные. Предлагаем  вашему вниманию еще одну главу из книги, посвящённую этим событиям.

Прибытие немцев в Подберезье  в октябре 1946 года было подобно  десанту марсиан.   В сердцах советских людей еще стучал пепел войны,  здесь, в Заволжье, да и, пожалуй, во всей  стране слово «немец» ассоциировалось  с воплощенным злом. Немец – это значит враг, столь же непонятный и страшный, как какой-нибудь марсианин. В Подберезье в каждом втором доме на комодах в траурных рамках стояли портреты молодых мужчин  в военных гимнастерках – тех, кто не вернулся с войны.
Совсем недавно немецкие стальные колонны  рвались сюда – к плотине, к каналу, к последнему рубежу обороны Москвы. Здесь полегли тысячи наших  солдат, и на окраинах поселка, на пустырях, в еще не заросших противотанковых рвах ребята  играли в войну, делясь на «наших» и «немцев».  Голод, нехватка всего и вся связывались в сознании людей с тем, что немцы вероломно напали на нас, а мы, жертвуя всем, отбились от них, вот и дожертвовались до керосиновых ламп, до подшитых валенок,   до котлет из картофельных очисток.
И вот их везут к нам. Не пленных (пленных это было бы правильно, пусть бы вкалывали так, как наши пленные в их лагерях), а вольнонаемных, с семьями, скарбом, в который входили, по слухам (а слухи несутся быстрее курьерских поездов), пуховые перины,  пианино и «собачки системы пудель», как однажды выразился  старый друг Леша Исаев.
Труднее всего пришлось с жильем.   Предполагалось, что немецких специалистов  будет около пятисот (на самом деле их было 519), а с членами семьи и с домочадцами – поболее  полутора тысяч. Где же найти жилплощадь на такую прорву? Необходимого  количества домов за считанные месяцы не построить, так что было принято решение уплотнять наших, то есть выселять из квартир и вселять  к тем, кого можно «уплотнить».  Удивительно, сколь кратко сказал о том времени один из старейших работников завода  Ю.И. Шукст, работавший тогда начальником цеха:
«Очень трудный был этот  период для коллектива завода.  Резервных площадей  в жилищном фонде у завода не было, а построить новые дома для  размещения такого количества специалистов за короткие сроки строители не  успели; пришлось  выселять сотрудников завода  из ряда домов  и подселять их к другим жильцам в порядке уплотнения.  Сколько врагов было нажито тогда – трудно описать. Приходилось разъяснять, доказывать людям эту необходимость, избегая серьезных конфликтов».


… Они действительно приехали «с перинами и пианинами». С детьми и с собачками.  Они заполонили собой, своими вещами и собачками тихий поселок Иваньково, и выяснилось, что роскошные квартиры площадью в  20-25 (а то и 30!) квадратных метров, выделенные на каждую немецкую семью, просто физически не смогли вместить складных байдарок, аккордеонов, духовых инструментов, биллиардных столов и  прочей диковинной чепухи, которую коренные иваньковцы видели только в кино. Пришлось для «излишних» вещей, как выразился директор завода, отвести склад и гараж – с тайной надеждой, что тут, в Иванькове,  немцам будет не до симфонических концертов и байдарочных походов.
Процитируем строки из воспоминаний директора ДМЗ Г.А. Савельева:
«Под жилье немцам была отдана основная часть каменного массива поселка и вновь построенные финские дома, расположенные в сосновом бору. Так для немецких специалистов были созданы сравнительно нормальные, по меркам того времени, жилищные условия. В школе № 3 (здание УПУ) были выделены классы  для обучения немецких учащихся. На фабрике-кухне (столовой) немецким специалистам были отведены специальные залы, кроме того, был и немецкий магазин. Но сами немецкие специалисты были не в восторге от условий, в которых им предстояло жить. Дело в том, что когда их вывозили из Германии (по воспоминаниям инженера Юргена Михельса), то разрешили брать с собой любое количество вещей. И каково же было их удивление, когда по приезде в Иваньково на три-четыре человека приходилось только по 15-20 квадратных метров…
Упомянутый инженер  Юрген Михельс по возвращении на родину написал  книгу «Германская авиация на востоке», изданную в ГДР.  Он  так описывает тот период: «В целом немецкие специалисты оплачивались лучше, чем их советские коллеги. Кроме того, они жили и в лучших условиях, хотя их жизнь здесь  не шла ни в какое сравнение  с их довоенной жизнью в Германии, прежде всего по качеству и размерам жилья».
Для чего мы так подробно останавливаемся на этом? Во-первых, чтобы сказать, что не было никакого насильственного выселения немецких специалистов. Не было крытых грузовиков, солдат с примкнутыми штыками, и два часа на сборы, как это нередко пишут  в  наших современных книгах.  Да, послевоенная обстановка диктовала необходимость привлечения зарубежных специалистов, и в Союз привезли тех, кто согласился поехать. Им здесь предложили работу по специальности и хорошую зарплату. Напомним, что в разрушенной войной Германии работы не было никакой – кроме разгребания завалов. А тут с семьями, с неограниченным количеством вещей. Да, тех условий, что были в Германии, создать было невозможно, но, как видели сами немцы, для них создали условия несравненно лучшие, чем те, в которых жили победители…
Опустим сцены расселения, уплотнения и  притирания  новых жильцов на новом месте. Об этом нужно писать отдельно, а еще лучше снимать фильм (впрочем, первая попытка сделана в документальный ленте  «Трофейные немцы», снятой  киностудией «Крылья России» в  2004 году, и смотрится она  с большим интересом). Но ближе к делу, ведь, действительно, не для байдарочных походов приехали специалисты из Германии на Волгу в 1946 году.
Очень трудным было притирание людей столь разных политических систем, которые к тому же впервые за многие десятилетия глядели друг на друга не сквозь рамку прицела.  
Из врага в друга по приказу переделаться невозможно... Взаимный настороженный интерес был характерной чертой в первые недели совместной работы наших и немецких специалистов. И первым пунктом в этом интересе стоял уровень инженерной подготовки. Наши догадывались, что к нам приехали «головастые ребята» – других незачем было и приглашать. Чертежи, расчеты, формулы  перевода не требуют,  и довольно скоро выяснилось, что по большей части и наши инженеры, и немецкие говорят на одном языке (имеется в виду – на инженерном языке), что объем знаний и навыков у них практически одинаков. Наши это восприняли с удовлетворением, немцы – с некоторым удивлением, поскольку  чувство собственного (великогерманского, скажем так) превосходства было, видимо, их прочно укоренившейся чертой. Даже если ты и не был фашистом, то идеология, которая пронизывала всю жизнь «тысячелетнего рейха», не могла пройти  мимо них.  Ниже германцев были все, а уж славяне – тут и говорить нечего.  Годы, проведенные в Иваньково (в Куйбышеве, в Городомле), научили немцев многому, и в своих воспоминаниях, изданных некоторыми из них в ГДР, ФРГ и других странах, немецкие специалисты написали много разного о нашей стране, но  практически никто не поставил под сомнение квалификацию и уровень подготовки советских инженеров, быстро – на их глазах – освоивших  реактивную тематику, укротивших атомную энергию,  создавших  ракетную промышленность, запустивших человека в космос.
А вот общение на человеческом уровне (употребим это трудноперевариваемое понятие) давалось с трудом. Выяснилось, что того немецкого языка, что давали в школе и институтах, совсем недостаточно для нормального  творческого взаимодействия, и по настоятельному совету Березняка многие наши специалисты срочно сели за учебники,  осваивая глаголы и времена. Сам Александр Яковлевич  был в этом отношении хорошим примером: у него на столе всегда лежали словари и учебники, хотя, по мнению большинства, он  немецким владел хорошо, что, собственно, было неудивительно после полутора лет, проведенных в Германии.
Поначалу незаметно, но со временем  все больше менялся и внешний облик наших специалистов. В условиях жесточайшего товарного дефицита, царившего в стране в послевоенные годы, когда приобретение даже популярных шевиотовых брюк было  непростым делом, нашим специалистам пришлось  подтягивать себя до  уровня элегантности, который, как многим тогда казалось, был присущ приехавшим специалистам. Главные конструкторы, их заместители, начальники отделов, да и многие рядовые инженеры  на работу приходили в белых рубашках,  фасонно повязанных галстуках, и на первых порах  в этом плане конкуренцию им составлял лишь Березняк, который с юности любил красиво одеваться,  а после командировки в Германию – и имел такую возможность.
Можно  (хотя современному читателю и очень сложно) представить, каких сил и средств стоило  советскому инженеру  эпохи 1950 -х годов    выглядеть достойно, если и не элегантно. Но синие мосшвейторговские костюмы    всегда были отглажены, а  полуботинки на микропоре фабрики «Скороход» вычищены. И галстуки получили постоянную прописку в ОКБ-1 и ОКБ-2, а потом и во всем левобережье.  То было веяние времени – страна выбиралась из сурового военного лихолетья,  приходила нормальная жизнь.
Сейчас, когда листаешь юбилейную книгу, изданную к 60-летию МКБ «Радуга», с фотографий тех лет на нас смотрят красивые молодые люди, одетые  модно  и нарядно.  И по сей день в одежде, в поведении  людей, в отношении к своему рабочему месту, оформлению здания  «Радуга» представляет  образец подтянутости,  строгости стиля. Так, по крайней мере, кажется автору, и не из далеких ли 50-х годов идет эта традиция.
Но мы забежали далеко вперед. А пока в ходе совместной работы над привезенными немцами  проектами идет притирка   всех частей большого творческого коллектива, именуемого ОКБ-2 (именно здесь, напомним, работал Березняк). Как ни сближала людей совместная работа, но из души советского человека никак не мог выветриться вопрос: как могли эти милые, культурные люди дойти до безоговорочной поддержке своего фюрера, вознамерившегося  загнать славян и представителей других «неполноценных» народов  в рабство, «окончательно» решить еврейский вопрос, сравнять с землей Ленинград,   устраивать в русских театрах и музеях конюшни?
Немцы возмущенно поднимали руки, отшатываясь от неприятных вопросов, утверждая, что они лишь выполняли свою инженерную работу – и не более того. Об СС, о  Бабьем Яре и Освенциме они даже и не слышали.  Фюрера они, боже упаси, не поддерживали и даже осуждали. Впрочем, иного  они говорить просто не могли.
Справедливости ради скажем, что наши специалисты, начавшие работать с немцами, были страшно поражены тем, что в социальном плане эти «головастые ребята» были просто инфантильны. Они знали, конечно, Сталина, Черчилля.  Ругали (может, притворно, а скорее всего, учитывая их нынешнюю судьбу, искренне) Гитлера. Кое-что слышали они про Ленина, а вот Маркс подавляющему большинству немцев был неизвестен. Только  доктор Бааде, всесторонне развитый человек, чуть повел плечами: «Автор одной из экономических теорий, каких в прошлом веке в Германии было много. К тому же еврей». И осекся. На первых порах они частенько оговаривались, но, будучи «головастыми ребятами», быстро сообразили что к чему.  Кто такой Карл Маркс они быстро узнали, но понять, зачем его бородатый лик украшает каждую комнату, они так  и не смогли. Тем более, что экономика в Советском Союзе, как они быстро уяснили, устроена отнюдь не по Марксу. Не называть же рынком крошечный иваньковский базарчик,  на котором  по субботам и воскресеньям  колхозники продавали картошку, грибы да соленые огурцы.
Нетрудно предположить, что встречные вопросы были и у немцев, но они их практически никогда не задавали, и только перед самым концом своей затянувшейся командировки они пытались выяснить  что-то про наши выборы,  про свободу слова, но им никто ответить не мог, да и понять они этого не смогли бы.