СРОЧНО!

Домой Добавить в закладки Twitter RSS Карта сайта

Просто помнить... Печать
27.09.2012 07:12

Сегодня, 27 сентября, день рождения Виктора Лихачева. Российскому писателю и журналисту, человеку огромной души и большого беспокойного сердца, преданному жителю своей Дубны, своей России, должно было бы исполниться 55…

В редакции газеты «Встреча» - в ее прежнем помещении на «Экомебели», и сейчас, в новом, - его портрет на видном месте. «Встреча», рассказывают те, кто с ним работал, значила для него слишком много. Не оттого ли его присутствие и сегодня ощущается здесь, в нашей газете: в общении с читателями, в разговорах самих журналистов

О нем слишком часто говорит его хороший друг Николай Иванович Захаров. Как раз ему – человеку, когда-то случайно познакомившемуся с Виктором и до сих пор твердо убежденному, что их встреча не была случайной, мы и даем сегодня слово.

А еще – слово самому Виктору Васильевичу, который как и прежде мудро и слишком доходчиво говорит с читателем и как и прежде заставляет думать, спорить, переживать. Сегодня он говорит с нами со страниц его любимой (или, во всяком случае, одной из любимых книг) «Кто услышит коноплянку?»…

…Хороший сон приснился в ту ночь Кирееву. Обычно он забывал, что ему снилось, оставались только смутные ощущения, некие обрывки образов, колыхание теней. А этот сон проявился как снимок. Но, самое главное, Михаил Прокофьевич впервые проснулся с ощущением радости – впервые за много месяцев.А сон был и впрямь чудесным. Ему снилась речка. Не широкая – от одного берега до другого не более пятнадцати шагов. Не глубокая – по пояс.

Огромные и спокойные ивы росли вдоль речки, образуя что-то вроде зеленой крыши, сквозь которую пробивались солнечные блики. Блики играли на темной воде – не быстрой и не медленной, по крайней мере, рано упавшие желтые листья ив, похожие на остроконечные лодочки, плыли по речке не медленно и не быстро. Листья не вертелись в водовороте, а плавно покачивали своими острыми носиками. Сверху казалось, а Киреев видел во сне речку как бы сверху, что листья не плыли, а неспешно парили в воздухе. Вода чудилась темной, даже черной от густой тени вековых ив, на самом деле она была удивительно прозрачной. Если всмотреться, можно без труда полюбоваться белыми камешками в крапинку, крошечной рыбкой, проплывающей меж гибких и тонких стеблей редких, но очень крупных кувшинок. Самое интересное, и это Киреев отчетливо запомнил: тихая и светлая речка несла свои прохладные струи не в поле или дремучем лесу. К более высокому левому берегу вплотную примыкали сады и огороды. От каждого к воде вели земляные ступеньки, по которым можно было спуститься к маленькому мостику. Некоторые из мостиков почти утонули в воде.

Последний фрагмент киреевского сна: бурый листок, плывущее-летящий в бликующей воде, цепляется за покрытую зеленью мостика. Он на мгновение прервал свое движение, но вода не останавливала свой бег ни на секунду, и вскоре листок продолжил полет, присоединяясь к другим листьям-лодочкам – бурым, желтым, зеленым.

Киреев проснулся, но глаза ему открывать не хотелось. На душе было спокойно и хорошо. Болезнь, недавняя поездка в Тамбов, находка на Волжском бульваре и даже красивая девушка Софья в эти несколько минут после пробуждения стали как бы сном: снилось и забыл.А вот сон, чудесный, светлый, был так же реален, как подушка, чье тепло и мягкость он чувствовал затылком. Кирееву пришла в голову мысль о том, что сон действительно имеет право на такое же признание, как и реальность.Впрочем, а что такое реальность? Эти деньги, найденные им под скамейкой, разве они реальны сейчас для него? А вдруг они приснились ему? Как приснилась та девушка, Софья. Ее огромные синие глаза, нежный рот, пульсирующая жилка на тонкой шее – не сон ли все это?

С другой стороны, разве не реально то чувство радости, что навеял ему приснившийся сон? И где-то на белом свете есть эта речка, этот мостик, и лист плывет по реке, и синее небо, отражающееся в воде. Разве не реально синее небо?И вообще, Киреев с недавних пор стал все чаще задумываться над тем, что такое реальность. К примеру, все чаще ему вспоминалось новоюрьевское детство. Но Михаилу Прокофьевичу было трудно понять, какой Новоюрьевск, город его детства, более реален. Тот, что он помнил – с большими домами, деревьями до неба, заповедными уголками, город, в котором гораздо значимее были запахи, чем конкретные ощущения, или Новоюрьевск снов – хороших, грустных, оставляющих после себя щемящее чувство потерь? Наконец, был реальный Новоюрьевск, в котором жила его сестра, город грязный после дождя, пыльный в зной, с маленькими неказистыми двухэтажными домиками и кучей «близнецов» - панельных пятиэтажек, пухом от тополей, с разбитым асфальтом и вечным ремонтом теплотрасс. И постепенно эти три года – с одни названием, но разные по сути – стали сливаться для него в один. Реален ли был этот Новоюрьевск? Киреев был убежден: да, реален.Грустно, конечно, что некогда аккуратненький, чистый и уютный городок, стал грязным и неухоженным, что людские апатия, разброд в душах перенеслись на городские улицы. Но ведь этот Новоюрьевск тоже был на белом свете. Неужели он навсегда исчез вместе с тысячами людей, переселившихся из своих квартир на городское кладбище? Неужели взгляд маленького белобрысого мальчика, смотревшего на окружающий мир широко открытыми от удивления и восхищения глазами, имеет меньшее значение, чем взгляд бородатого сорокалетнего мужика, не очень удачливого в этой жизни и уже ничему и никому не удивляющегося. Впрочем, пора было открывать глаза. За окном шумел, смеялся и сердился, переживал, отчаивался и надеялся огромный город. Странная судьба досталась этому городу. Одни люди его страстно любили, другие не менее страстно ненавидели, но почему-то и те и другие мечтали в нем жить. Тех, кому это удавалось, в России называли счастливчиками…

… И вот сегодня, сейчас, когда он лежал с закрытыми глазами и радость и покой, навеянные ночным сном, уступали место реалиям нового дня,  врывавшимся в его дом вместе с шумом улицы, Киреев вдруг остро-остро захотел не возвращаться в эту реальность. Тем более что ему уже стала понятна вся призрачность данной реальности. В тот самый момент так и не ставшая для Киреева близкой Москва превратилась для него в символ той жизни, в которую чья-то холодная и насмешливая воля однажды погрузила его и из круговерти которой выхода не было. И ему захотелось на свободу…

Николай Иванович Захаров:

- Я помню хорошо день, когда Виктор ушел: в день пионерии; на строящемся храме Рождества Иоанна Предтечи в тот день мы поднимали купола…И помню, как с ним познакомились: как-то вроде бы случайно, но случайного в нашей с ним встрече не было ничего. Это точно. Для меня он стал открытием: ну кто, скажите, так как он, писал в Дубне? Ходил пешком по городам. по селам, знал так жизнь, как знал ее он?

Мы часто говорили с ним о жизни: о нынешней, о прошлой. Могли говорить бесконечно, но времени как всегда не было, чтобы наговориться. Знаете, есть очень хорошая фраза: «Что имеем - не храним, потерявши – плачем». Я часто думаю о том, что недооцененным он ушел из жизни, слишком непонятым нами…Мало он делился своими проблемами, не слишком много знал и я о них, о его проблемах с сердцем. А ведь мог, наверное, что-то изменить. Кто знает?

Витя очень любил газету, в которой работал – газету «Встреча». Так сложилось, что я купил «Встречу». Звучит, быть может, это грубо, но так вышло. И это была даже не моя инициатива, это была идея Виктора. Нужно было просто вытаскивать газету. И не моя это сфера вроде бы была: далек я был от СМИ. Но я задумался. А он, Виктор, умеет…умел убеждать… Я принял его предложение. Мы много вкладывали сил в газету: занимались дизайном, поднимали тираж, приобрели новую технику… Это дало импульс всему коллективу для развития. Мне была интересна газета, было интересно работать с Виктором.

После его ухода многое изменилось. Я помню, мы всегда говорили с ним о независимости газеты, а он и был ее гарантом. Он имел собственное мнение, мог говорить с каждым на одном языке о чем угодно и вызывать уважение даже у оппонентов. Когда однажды независимость газеты оказалась под угрозой, я выделил помещение и коллектив переехал в помещения «Экомебели». Мне до сих пор приятно, что там, на «Экомебели», работал Витя Лихачев...

И очень жаль, что мое предложение назвать дорогу, проходящую перед храмом на Большой Волге проездом Виктора Лихачева, не нашло поддержки в городе. Не услышали, не поддержали…

 И еще: я уверен, что придет время и газета, в которой работал Виктор, выдержав все испытания, которые происходили с ней, спровоцированные чаще всего из вне, выйдет на уровень и будет достойна мемориальной доски русского писателя и журналиста Виктора Лихачева. Так будет. Так должно быть до тех пор, пока память жива…

 
 
< Сентября 2012 >
П В С Ч П С В
          1 2
3 4 5 6 7 8 9
10 11 12 13 14 15 16
17 18 19 20 21 22 23
24 25 26 28 29 30
Данные с ЦБР временно не доступны. Приносим свои извинения за неудобство.