СРОЧНО!

Домой Добавить в закладки Twitter RSS Карта сайта

Восточные мотивы в русском искусстве Печать
04.10.2012 07:28

Начиная с XVIII  века искусство Востока воспринималось в России как явление экзотическое, а «художественная этнография» занималась тем, что более или менее удовлетворяла интерес культурного слоя общества к далеким странам и народам. В связи с этим в  русском искусстве XVIII –XIX веков Восток выступает как один из символов явлений неведомых, далеких и загадочных.

«Восточные сказки» Михаила Врубеля
М. Врубель (1856-1910) – один из величайших русских художников, творивших в русле экспрессионизма. На рубеже столетий он, как и многие его коллеги, обратился к романтизму, который в тот момент «не упустил случая приникнуть к Востоку». Вполне закономерно, что Восток рисовался в сознании мастера как сказочная страна, исполненная неповторимой загадочности и фантастической красоты. В частности,  это отразилось в его акварели «Восточная сказка», где все тонет в неистовом великолепии красок.
В такой же манере написано и большое полотно, выполненное маслом – «Девочка на фоне персидского ковра». Его можно назвать портретом-фантазией: художник изобразил знакомую девчушку как героиню восточной сказки: она находится в окружении тяжёлых красно-бордовых ковров, одета в атласное розовое платье, ее хрупкая шея увешена жемчужными ожерельями. Малышка смотрит грустными глазами в тот момент, когда её детские ручки, отягощенные перстнями, с трудом удерживают белую розу...
Завораживающие фантазии Николая Римского-Корсакова (1844-1908)
В 1868 году Римский-Корсаков по подсказке Балакирева и Мусоргского   обратился к сказке Сенковского (1800-1858) «Антар», задумав написать на ее сюжет симфонию или симфоническую поэму. Для композитора тематическая канва сочинения Сенковского оказалась чрезвычайно привлекательной: блуждая в пустыне, юный Антар видит коршуна, преследующего газель, и убивает его. Коршун оказывается злым джином, а газель – доброй Пери. В награду за свое спасение Пери выполняет три желания Антара: дает ему испытать сладость мести (II часть), сладость власти (III часть) и сладость любви (IV часть).
Идею воплотить в музыке образы сказок «Тысячи и одной ночи» подсказал Римскому-Корсакову Стасов. Эта мысль также увлекла композитора – маэстро выбрал из этого сочинения не связанные друг с другом картины и положил их в основу сюжета четырехчастной сюиты. Между тем, композитор не пошел по пути конкретного изображения сюжетной канвы, его «Шехеразада»  –  повествование о многочисленных и разнообразных сказочных чудесах Востока вообще.
В «Антаре» и «Шехеразаде» в полной мере воплотились черты, свойственные композиторскому почерку Римского-Корсакова: в них особая чистота лирического высказывания перемежается с яркими живописными картинами природы. Особой убедительности достигает автор, живописуя картины моря, их непредсказуемая мощь действует на слушателя в той же мере, что и полотна известнейшего российского мариниста Айвазовского (1817-1900).
Между тем, только из первого издания «Шехеразады» можно узнать, какие именно эпизоды «Тысячи и одной ночи» вдохновили Римского-Корсакова – там присутствуют названия частей: I часть – «Море и корабль Синдбада-морехода»; II часть – «Рассказ Календера-царевича о чудесах, виденных им в путешествиях»; III часть – лирическая сцена «Царевич и Царевна». В основе IV части – две самостоятельных картины: «Праздник в Багдаде» и «Корабль, разбивающийся о скалу».
«Роковой ориентализм» русского балета
С начала XIX века в европейском балетном театре также стало проявляться тяготение к восточной культуре и искусству. Одним из первых балетмейстеров на русской сцене, обратившихся к восточной тематике, был Ш. Дидло (1767-1837). Интерес к Востоку проявился и в балетах М. Петипа (1818-1910): «Баядерка», «Дочь фараона», «Корсар», которые иллюстрировали загадочную атмосферу далёких стран. Однако традиционные элементы в этих работах выражались лишь в некоторых жестах и позах.
Истинным новатором в хореографии, создающим новый пластический язык, в который вплетались характерные черты восточного танца, стал Михаил Фокин (1880-1942) – руководитель балетной труппы «Русских сезонов» в Париже. Позже стилизация, ориентированная на Восток, получила распространение в постановках многих советских хореографов: К.Я. Голейзовского, Л.В. Якобсона, В.М. Чабукиани, Ю.Н. Григоровича, Б.Я. Эйфмана и др. Нашла она отражение и в спектаклях таких выдающихся балетмейстеров, как Дж. Баланчин, М. Бежар, Р. Пети, Дж. Ноймайер.
Впервые «сущность и тайну» нового подхода к балетному действу в 1910 году попытался  определить Сергей Дягилев (1872-1929) – организатор «Русских сезонов»: «Мы хотели найти такое искусство, посредством которого вся сложность жизни, все чувства и страсти выражались бы помимо слов и понятий не рассудочно, а стихийно, наглядно, бесспорно». «Тайна нашего балета заключается в ритме, – вторил ему художник Бакст (1866-1924). – Мы нашли возможным передать не чувства и страсти, как это делает драма, и не форму, как это делает живопись, а самый ритм чувств и форм. Наши танцы,  декорации, и костюмы – все это так захватывает, потому что отражает самое неуловимое и сокровенное – ритм жизни».
В тот период в  русском балетном искусстве сформировался так называемый «роковой ориентализм». В нем «женщина представала как эротичный вампир, пожирающая мужскую энергию. Появился также и новый тип любовника-премьера. Часто он раб или объект сексуальных домогательств властных роковых  красавиц, для которых чувственная сиюминутная любовь дороже жизни...» Этот принцип нашел своеобразное преломление и в «ориенталиях» Михаила Фокина.  «Шехерезада» – самая известная из них. Она создана по мотивам  сказок «Тысяча и одна ночь». Для балета были использованы отдельные части из одноименной сюиты  Римского-Корсакова, которая стала для него благодатным фоном.
«Терпки, красочны, ослепительно экзотичны были эти «балетные ориенталии», явственным лейтмотивом которых была откровенная эротика» – отмечали музыкальные критики Франции. Сам Фокин об этих постановках писал: – Знаю, что не так танцуют на Востоке, не так живут... Наш Восток, хотя и основанный на настоящих арабских, персидских и индийских движениях, был все-таки Востоком вымышленным…
Между тем,  «Шехеразада» стала не только «гвоздем» второго Русского сезона в Париже, она оказала огромное влияние как на культуру, так и на моду своего времени. Несмотря на это, «Шехеразада» вызвала бурные протесты вдовы и детей Римского-Корсакова – их возмущал не только сам факт использования музыки симфонической сюиты в балетном действе, но и навязанный ей кровавый сюжет. Тем не менее, о «дивном зрелище, которое как нельзя лучше переносит тебя в атмосферу гениальной музыки «Шехеразады», писали и Стравинский, и Прокофьев. В данном случае важно понимать главное: музыка «Шехеразады» столь картинна, что допускает вольную сюжетную интерпретацию при условии верности духу романтизированного «арабского Востока».
Совершенно особое место в «Русском сезоне» 1909 г. заняли «Половецкие пляски» Бородина. Танцевальный финал II акта оперы «Князь Игорь» был воспринят аудиторией как самостоятельное произведение. Французская критика объявила «Половецкие пляски» «лучшим в мире балетом» (Э. Лало) и указала на принципиальную новизну их музыкально-образного содержания. «Половецкие пляски» были музыкально-хореографическим воплощением массовой стихии пляса, – писал Э. Лало. – Бородин создал коллективный образ половцев, обладающий такой монолитностью музыкально-тематического содержания, такой масштабностью симфонического обобщения и единством формы, что впору было говорить о новом типе музыкальной композиции балетной сцены, лишенной признаков традиционного балетного дивертисмента».
– Откуда брались мои pas? Я бы сказал – только из музыки, – вспоминал Фокин.
Подобный подход к музыке как к образному источнику и конструктивной основе хореографии был типичной эстетической установкой дягилевского балета. В творчестве многих мастеров, оформлявших дягилевские постановки (Л. Бакста, В. Серова, А. Бенуа, Н. Рериха), восточные мотивы звучали как некая компонента стиля. Между тем, особенного успеха добился Бакст: почувствовав «общеевропейскую жажду нового прочтения восточной культуры, он как бы вернул Европе свой «восточный долг» в виде ярких сценографических находок, удовлетворив потребности парижской публики». (Д. Сарабьянов).
Обаяние и нега восточного дизайна
В настоящее время в сфере оформления домашнего интерьера господствует минимализм, однако постепенно в моду входит и так называемый арабский или марокканский стиль. Его особый комфорт и шик заключен в использовании множественных декоративных элементов: подушек и мягких ковров, разнообразных кальянов, изысканных редкостных серебряных украшений, красивых тканей и замысловатых драпировок.
Возьмем, к примеру, гостиную. Восточный стиль требует помещения в нее особой мебели: сундуков, обитых кожей, с украшениями из кости, напольных светильников, облаченных в кожу, расписанную красками.
Индийская чеканка и берберская керамика вносят в гостиную экзотику восточного марокканского интерьера. «Арабский стиль уникален еще и тем, что сочетает несочетаемые вещи. В нем легко уживаются современная аудиоаппаратура, телевизоры и непременные атрибуты неподражаемого восточного уюта. Получается великолепный тандем диванно-кроватного изобилия с дорогостоящей и респектабельной техникой» – считают специалисты.
Марокканский интерьер обозначен основной цветовой гаммой насыщенных бордово-коричневых тонов. В восточной гостиной должны преобладать всевозможные оттенки желтого, терракотового, песочного, оранжевого, красного, сочетающиеся со сдержанными тонами зеленого, коричневого и синего.
Для создания дорогого восточного интерьера гостиной выбирают только природные материалы. В него идеально вписываются авторские изделия из дерева и кованого железа. Наличие множества оригинальных аксессуаров пропитывает атмосферу гостиной духом восточной неги и роскоши.

Материал подготовила Наталья Белага

 
 
Данные с ЦБР временно не доступны. Приносим свои извинения за неудобство.