Перестройкины думы Печать
18.01.2012 09:48

Зимний день на удивление короток. Не успеет небо просветлеть в полную силу, как уже подступают сумерки. И вновь приходит долгая, морозная, непроглядная ночь.

 

 

Дядя Егор, как обычно, управившись с делами в коровнике, отвёл немолодую уже кобылку Перестройку в конюшню. Задал ей корма, потрепал ласково по загривку и отправился восвояси. Правильнее – домой.  В просторную избу, к тёплой печке и обыденным семейным хлопотам. А Перестройка, привычно пожевав душистого сена, глубоко вздохнула, фыркнула, переступила с ноги на ногу и, как это часто делала в последнее время, призадумалась о чём-то своём.

Думы её всегда сводились к одному. К воспоминаниям о былом. С чего начиналась её беззаботная жеребячья жизнь и чем заканчивалась по прошествии двадцати долгих лошадиных лет.

Она ещё хорошо помнила, что по молодости звали её Майкой. И здесь, в Дерюгине, существовал когда-то большой совхоз. Хозяйство было огромное: и птицефабрика, и свинарники, и коровники, и искусственный водоём, где разводили сазанов и карпов. А сколько пашни каждый год засевалось! Сколько картошки, свёклы, моркови и капусты  по осени убирали! Какие урожаи яблок, слив, вишни в садах собирали! И народу было много, работы всем хватало. Сегодняшние сельчане не чета тем совхозникам.. Те всегда с песнями, шутками, прибаутками. Смех на улицах с раннего утра до позднего вечера не смолкал. И трудились на совесть. Жили будто одной семьёй: и радости, и невзгоды – всё делили меж собой. Недовольных не было. Кому здесь не нравилось, быстро уезжали в другие края. За новой, может, более лёгкой долей…

Затем пришла перестройка. Кто-то решил по-другому хозяйством управлять. Чтобы можно было самостоятельно на земле работать. Каждый сам по себе, кто как может. Задумка, вероятно, была и неплохой, но, как часто случается с людьми – всё с ног на голову, с перекосами и безалаберностью. На словах и на бумаге – одно, а на деле…

Так и случилось. Доперестраивались, что всё хозяйство вконец развалили.. И свернули тогда совхоз. Убыточно стало работать в нём. Многие сельчане подались в город, где жилось посытнее и более комфортно. Коммерцией занялись. В Дерюгине остались, в основном, старики. Да и те вскоре Богу  душу отдали. Так и рассыпалась некогда богатая и большая деревня.

Майка в ту пору совсем обессилела и запаршивела. От бескормицы и недогляда. Некому было за ней ухаживать. Конюх пил целыми днями, председателя сократили, бригадир сам уволился. Из доярок остались единицы. И вообще – никто ни за что не отвечал. Одним словом, полная свобода и демократия…

Только как-то по весне приехали в Дерюгино новые люди. Муж с женой и двое их детей. И величать их стали тоже по-новому, необычно для здешних мест – фермеры. Государство разрешило им обзавестись своей землёй и со всей серьёзностью строить на ней другую жизнь – без лентяйства и по своему усмотрению. С этого и начали дядя Егор с тётей Анной на новом месте.

По дешёвке купили у бывшего совхоза Майку, отмыли и откормили её. Переименовали в Перестройку. Прикупили на стороне двух тёлочек и бычка. Затем – свиноматку с поросятами. Построили коровник, свинарник, небольшую конюшенку. Чуть позже выстроили и собственный дом. Красивый, большой, всем на заглядение. Но и доставалось это тоже не за спасибо. С утра до ночи взрослые, засучив рукава, копошились то в огороде, то в поле, то на скотном дворе. Их дети, Оксана и Вика, тоже не сидели в стороне. Как могли, во всём помогали родителям. Так и поднялись постепенно на ноги. Собственным трудом и с Божьей помощью.

Перестройка старалась работать добросовестно. Не отлынивала от того дела, в котором нуждались люди. Она и кирпичи, и брёвна, и мешки с цементом возила. И в поле напару с мини-трактором пахала, боронила и сеяла. И сено для коров на сеновал поставляла, и за разными покупками в райцентр ходила: по хозяйству много тогда разных вещей требовалось. Зато и дядя Егор уважал свою воспитанницу – влюбленно ухаживал за ней, чистил, поил и кормил, всем бы так. Перестройка была довольна, что и её любят, и она пользой для людей живёт. Чего же лучше-то?..

Однажды в начале зимы поехали они с хозяином в лес за дровами. С помощью бензопилы дядя Егор быстро напилил берёзовых и сосновых брёвен, аккуратно сложив их в штабеля, а часть – сразу в сани. Для надёжности перевязал крепкой верёвкой, чтоб не упали. Первую ходку они сделали весьма удачно. Разгрузились во дворе усадьбы и обратно – в лес. К тому времени начало потихоньку смеркаться. И вот, выезжая по второму заходу из леса, неожиданно наткнулись на… стаю волков. Поначалу перепугались не на шутку. Дядя Егор наподдал Перестройке вожжами, чтобы та прибавила шагу. Но волкам всё нипочём. Окружили они их с двух сторон, того и гляди набросятся. Тогда хозяин схватил на ходу бензопилу, включил её на полную мощность да как заорёт! Пилу перекричал! Деревьям в лесу тошно стало, вздрогнули они от такого шума.

Волки тоже от неожиданности растерялись. Клацнули зубами, потоптались на месте и юркнули в ближайшую чащу. Один только осмелился преследовать их. Вероятно, это был вожак стаи. Но Перестройка так саданула его передними копытами, что тот волчишка, наверное, до сих пор с сожалением вспоминает о своей дерзости. Прилетели к дому взмыленные, но с дровами. Кинув бензопилу на брёвна, дядя Егор схватил в доме двухстволку – и снова бегом в лес. Кажется, стрелял, да что толку? Волки тоже не дураки. Заблаговременно удрали в свои логовища…

Помнит Перестройка и первые свадьбы в фермерских хозяйствах. Это когда таких, как дядя Егор с тётей Анной, в Дерюгине поприбавилось. «Новой коммуной» их стали называть. Вот их взрослые дети и начали создавать  новые семьи.

По такому случаю с утра Перестройку как следует отмывали, чистили, хорошо кормили, а затем наряжали в красивую попону, под дугой вешали колокольчики и разноцветные ленточки. Даже в гриву ей вплетали пышные банты, будто не молодая девушка, а сама лошадка едет в загс с женихом.

Ох, и весело было тогда! Гармошка, песни, частушки, свист, гиканье, хохот… В райцентре, где расположен загс, на площади музыка из динамиков играет. Здесь же, рядом, пляшут ряженые. Девки и парни горланят здравицы. Гости выпивают за здоровье молодых, едят блины, пироги, пельмени. И ей, кобылке, тоже перепадало частенько. И сахар, и пряники с печеньем, и сдоба сытная, и просто чёрный хлеб с солью. Ничего народ не жалел, веселился. И в один голос собравшиеся хвалили нарядную, добродушную лошадку, что привезла влюблённых к месту их регистрации… Да, чудесные были деньки!

…Теперь она возит в райцентр молоко. Её хозяева за короткое время сумели построить целый животноводческий комплекс. Как обычно, рано утром зажжётся в коровнике свет, загудят доильные аппараты, послышатся голоса тёти Ани и старшей дочери Оксаны. Молоком наполнят большие бидоны (фляги), дядя Егор запряжёт Перестройку в широкие сани, и поедут они в райцентр на молокозавод.

Там она вновь встретит своих детей: жеребца Ветерка и кобылку Дуню. А вообще Перестройка уже и не помнит точно – сколько всего было у неё потомства? Слишком много лет прошло, и разбросало её детишек по всей необъятной России. Вот только Ветерок и Дуня остались в ближайших фермерских хозяйствах. И тоже, как и их мама, возят теперь по утрам молочные фляги на молокозавод.

Дядя Егор, как всегда, притормозит у кирпичной стены завода, закурит, не спеша вылезет из саней. А затем, размявшись, пойдёт к другим мужикам, дожидающимся своей очереди на разгрузку, чтобы обсудить последние новости или просто поболтать. Они будут степенно вести разговор, а Перестройка, терпеливо дожидаясь хозяина, станет издали переглядываться со своими детками и приветливо кивать им сивой головой. Те, в свою очередь, тоненько заржут, фыркнут и ответно помашут хвостами. Так они здороваются почти каждый день…

Кроме родных детей, есть у Перестройки и приятели, и даже друзья. На обратном пути из райцентра она часто  встречает на одинокой корявой сосне, что стоит на повороте у опушки леса, юркую востроглазую белочку. Та всегда радостно цокает и заметно оживляется, когда Перестройка проезжает мимо. Забавно перебирает передними лапками, будто машет ими («Привет! Привет!»), юлит пушистым серо-рыжим хвостом, а иногда и сбрасывает с ветки спелую сосновую шишку. Может, хочет угостить приглянувшуюся ей лошадку своим кушаньем? Или просто старается привлечь к себе побольше внимания?..

А в сухостойном бору, что за брусничными полянами, завидев кобылку, бойко выдаёт приветственную барабанную дробь большой пёстрый дятел. Постучит и выглядывает из-за дерева: заметила ли его старая мохноногая труженица? Ещё раз постучит – и обратно выглянет. И так до самой берёзовой рощи будет провожать, перелетая с дерева на дерево. Потом коротко пискнет и упорхнёт обратно в свой суходол.

Перестройка прекрасно понимает язык животных и знает, когда у друзей всё хорошо, а когда не очень. На ходу она лишь вежливо отвечает лёгким пофыркиванием, как бы успокаивая или подбадривая своих приятелей. И те тоже без труда понимают её…

При подъезде к Дерюгину их с дядей Егором «экипаж» обязательно встретит восторженной пляской хозяйский пёс Каштан. То забегая вперёд, то сопровождая сани сбоку, он будет самозабвенно изливать свою преданность и радость от возвращения хозяина в заливистом лае с рычанием и подвыванием. Как бы говоря: «Я так соскучился, поджидая вас! У нас здесь всё хорошо, распрягайтесь быстрее, будьте как дома. Мы все очень счастливы видеть вас!» И Перестройка, перенимая настроение собаки, тоже будет обрадовано фыркать и кивать гривастой головой. Словно отвечая: «Здрасте-здрасте! Вот и мы. Приехали. У нас тоже всё отлично, и мы так же рады видеть вас!»

Но больше всего Перестройка любила… сверчка на конюшне. Конечно, после хозяина, дяди Егора. По ночам, когда всё вокруг смолкало, и только ветер шелестел по крышам, этот сверчок успокаивал лошадку своей незамысловатой, монотонной песенкой. Перестройка знала, когда наступит этот момент, и с нетерпением ждала его. Сверчок начинал осторожно, нерешительно, как бы прислушиваясь к окружающей обстановке. Потренькает слегка и умолкнет. Затем – то же самое, только немного громче и продолжительнее. И вот, раз за разом, сверчок всё более вдохновлялся и всё решительнее наскрипывал смычковые мелодии. Наступала минута, когда он уже практически не останавливался, отрешённо выводя жёсткими  лапками убаюкивающие «скрипичные увертюры».

Перестройка переставала жевать, одобрительно фыркала, тихонько ржала, переступала от удовольствия ногами и благодарно кивала гривой. Мысли её уносились далеко-далеко, забывались все невзгоды, а худшие времена из прошлой жизни покрывались пеленой сладкого забытья. Она словно тонула в сказочных грёзах и с упоением погружалась всё глубже и глубже в омут прекрасных видений. В такие мгновения она готова была отдать последнее, лишь бы замечательный «концерт» сверчка никогда не заканчивался.

А тот, уже не в силах остановиться, с самозабвением наяривал одно коленце за другим, забыв о времени и пространстве. Будто не было вокруг ни внимательно слушающей лошади, ни мороза за окнами конюшни, ни яркого мерцания звёзд на небе.

И так у них продолжалось почти каждую ночь. Сверчок наигрывал свои забавные пассажи, а Перестройка с интересом их слушала и тихонечко дремала. И каждому было приятно и уютно в этой тёплой конюшне. До самого утра. До того момента, когда в коровнике зажигался свет и включались различные механизмы.

Потом дверь конюшни со скрипом растворялась, заходил дядя Егор и, погладив гриву своей помощницы, как обычно, произносил: «Отдохнула, милая? Подремала? Вот и хорошо!.. А теперь давай запрягаться. Работать будем. Я знаю, ты у нас умница, послушная девочка. И всё понимаешь. Пошли, Перестройка! Сейчас фляги грузить будем…»

И старая лошадка безропотно выходила во двор. Чтобы, как всегда, быть во всём полезной людям. Этим и жила. Этим и будет жить. До конца дней своих…

Стас Волгин